Коробка тревог
Глава 6
— Пиши смело, что тебя бесит, и кидай записку в коробку. Столько записок, сколько надо, — сказал папа Игорь. Новый папа Никиты.
Дима, Егор, маленький Максим и внушительный Оскар склонились над столом и стали быстро что-то писать на обрывках листика из блокнота. Много места им не требовалось. Никита посмотрел на свой клочок бумаги и задумался. Сейчас его почти ничего не бесило. Только чуть — мерзкая погода за окном. И болючий прыщ на шее. И… что он в присутствии новых братьев всё время несёт какую-то чушь. И чуть не украл у Егора свитер — по старой привычке. В детском доме это даже не воровство — взять чужую вещь. А потом надо либо вернуть, либо подраться.
— Готовы? Кидаем! — скомандовал Оскар, скрутил бумажку в трубочку и бросил в коробку. Никита последовал примеру и тоже смял свой листок.
— А что теперь? Что с этими записками будет? — спросил он.
Папа, коренастый и сильный, чуть лысеющий и седеющий, со смеющимися глазами, кивнул Максиму. Самый младший из братьев просиял, словно лампочка, и отчеканил хорошо заученный ответ:
— В воскресенье мы вскроем коробку и сожжём все бумажки. И никаких тревог!
Никита понимающе (и непонимающе) закивал. Надо было ещё написать, что его бесит неумение разговаривать. Он чувствует себя рыбой на суше и только рот открывает, когда вокруг все говорят.
— А теперь — макароны по-флотски! Еда настоящих мужчин! — объявил папа и поставил на стол дымящуюся кастрюлю.
Никита жил в новой семье всего неделю. Комната, квартира, одежда — всё было новым и пока скорее неприятным, чем уютным, хотя дом радовал чистотой, опрятностью и тишиной. Спал он в комнате с Егором и Максимом, а Дима и Оскар — в соседней. Отец, которого звали Игорь, спал в зале, совмещённом с кухней.
После ужина ребята смотрели телевизор, а вахту по кухне на себя взял в этот вечер старший — самый старший мужчина. Никита уселся на диване рядом с братьями, но не столько смотрел фильм о пиратах, сколько наблюдал за мальчиками и папой. И… то ли ему показалось, то ли правда, но кастрюля, уже вымытая, вдруг пролетела над раковиной и опустилась на сушилку. А папа только кивнул одобрительно. Никита удивлённо и вопросительно оглянулся на братьев, но в глазах мальчишек мелькали молнии и клинки. Папа же умиротворённо вытер руки вафельным полотенцем и немного — о серый спортивный костюм.
— Максимка? Какая у нас завтра будет погода? — поинтересовался он, усевшись на пол перед экраном.
Максим — ему было шесть с половиной, он уже ходил в первый класс, занимался футболом и ходил в кружок радиотехники, вытянул шею и доложил:
— Дождь!
Дождь ему очень нравился.
— А… может быть, пора ударить и первому морозу? И пойти снегу?
Максим задумался, поднял взгляд к потолку, закусил губу и отрицательно помотал головой.
— Ты мне ещё не купил новые коньки. Надо сперва коньки купить…
А потом Никита увидел совсем странное. Егор взял в руки сломавшийся тостер — старенький, купленный на «Авито», но оказавшийся таким полезным в быту шестерых мужчин, — и встряхнул его. Прибор, даже не включённый в розетку, вдруг загудел и выдал два кусочка поджаренного хлеба. Невероятно!
Дима же, самый тихий из братьев, когда они играли в «Монополию» и карточка упала под диван, приподнял диван одной рукой вместе с сидящими на нём ребятами и папой и достал карточку… В этот момент все с интересом посмотрели не на Диму, а на Никиту.
— Кхм… — откашлялся силач. — Это я… сильный, в общем. Очень.
Никита хлопал глазами и не мог закрыть рот.
— Такс. Нам всем надо поговорить, — улыбнулся папа и подвинулся ближе к новенькому. — Ты умеешь хранить секреты?
Дима, Егор, маленький Максим и внушительный Оскар склонились над столом и стали быстро что-то писать на обрывках листика из блокнота. Много места им не требовалось. Никита посмотрел на свой клочок бумаги и задумался. Сейчас его почти ничего не бесило. Только чуть — мерзкая погода за окном. И болючий прыщ на шее. И… что он в присутствии новых братьев всё время несёт какую-то чушь. И чуть не украл у Егора свитер — по старой привычке. В детском доме это даже не воровство — взять чужую вещь. А потом надо либо вернуть, либо подраться.
— Готовы? Кидаем! — скомандовал Оскар, скрутил бумажку в трубочку и бросил в коробку. Никита последовал примеру и тоже смял свой листок.
— А что теперь? Что с этими записками будет? — спросил он.
Папа, коренастый и сильный, чуть лысеющий и седеющий, со смеющимися глазами, кивнул Максиму. Самый младший из братьев просиял, словно лампочка, и отчеканил хорошо заученный ответ:
— В воскресенье мы вскроем коробку и сожжём все бумажки. И никаких тревог!
Никита понимающе (и непонимающе) закивал. Надо было ещё написать, что его бесит неумение разговаривать. Он чувствует себя рыбой на суше и только рот открывает, когда вокруг все говорят.
— А теперь — макароны по-флотски! Еда настоящих мужчин! — объявил папа и поставил на стол дымящуюся кастрюлю.
Никита жил в новой семье всего неделю. Комната, квартира, одежда — всё было новым и пока скорее неприятным, чем уютным, хотя дом радовал чистотой, опрятностью и тишиной. Спал он в комнате с Егором и Максимом, а Дима и Оскар — в соседней. Отец, которого звали Игорь, спал в зале, совмещённом с кухней.
После ужина ребята смотрели телевизор, а вахту по кухне на себя взял в этот вечер старший — самый старший мужчина. Никита уселся на диване рядом с братьями, но не столько смотрел фильм о пиратах, сколько наблюдал за мальчиками и папой. И… то ли ему показалось, то ли правда, но кастрюля, уже вымытая, вдруг пролетела над раковиной и опустилась на сушилку. А папа только кивнул одобрительно. Никита удивлённо и вопросительно оглянулся на братьев, но в глазах мальчишек мелькали молнии и клинки. Папа же умиротворённо вытер руки вафельным полотенцем и немного — о серый спортивный костюм.
— Максимка? Какая у нас завтра будет погода? — поинтересовался он, усевшись на пол перед экраном.
Максим — ему было шесть с половиной, он уже ходил в первый класс, занимался футболом и ходил в кружок радиотехники, вытянул шею и доложил:
— Дождь!
Дождь ему очень нравился.
— А… может быть, пора ударить и первому морозу? И пойти снегу?
Максим задумался, поднял взгляд к потолку, закусил губу и отрицательно помотал головой.
— Ты мне ещё не купил новые коньки. Надо сперва коньки купить…
А потом Никита увидел совсем странное. Егор взял в руки сломавшийся тостер — старенький, купленный на «Авито», но оказавшийся таким полезным в быту шестерых мужчин, — и встряхнул его. Прибор, даже не включённый в розетку, вдруг загудел и выдал два кусочка поджаренного хлеба. Невероятно!
Дима же, самый тихий из братьев, когда они играли в «Монополию» и карточка упала под диван, приподнял диван одной рукой вместе с сидящими на нём ребятами и папой и достал карточку… В этот момент все с интересом посмотрели не на Диму, а на Никиту.
— Кхм… — откашлялся силач. — Это я… сильный, в общем. Очень.
Никита хлопал глазами и не мог закрыть рот.
— Такс. Нам всем надо поговорить, — улыбнулся папа и подвинулся ближе к новенькому. — Ты умеешь хранить секреты?
«Очень важно — начать. А потом ещё неделю начинать и начинать, снова и снова, пока не привыкнешь.»
«Дохлик!», — снова крутилось в голове у Никиты, а перед глазами дыбом вставал ковролин. Рядом Егор как ни в чём не бывало взлетал над полом, отжимаясь на кулаках. Никита покосился на него и снова «услышал» обидное слово. Но тут же поймал взгляд Димы, который не отжимался, как все, в планке, а стоял вниз головой на руках и так «жал» свою двадцатку. Сверху-то он на Никиту и смотрел. Никите стало неприятно, он вдруг разозлился на брата и на себя. На брата — за то, что тот был таким сильным, а на себя — за то, что был слабым и не мог разобраться, читает он чужие мысли или нет. Перед его носом появились папины носки, и посреди комнаты на пол упала коробка.
— Пишем, что нас бесит больше всего во время отжиманий, и забываем об этом, — скомандовал отец. Ох, у Никиты было что написать!
А вечером в пятницу после ужина папа позвал Никиту на разговор:
— Надевай куртку и шапку, пойдём гулять.
За окном ветер мутузил последние листья на деревьях и брызгал в окна мелким дождём со снегом. Папа, уходя, подмигнул Максиму и сложил руки на груди, Максим закивал и засиял: ему очень нравилось менять погоду! И когда дверь подъезда скрипнула, над двором уже прорезался кусочек голубого неба.
— А он… это… над всем миром может погоду менять? Типа в Африке и Китае? — спросил Никита.
Папа внимательно глянул на Никиту и потрепал его по плечу:
— Мы долго разбирались, как это у него работает. Потому что у каждого работает по-разному. Сперва он такие бури и снегопады устраивал, что машину было не откопать. Любит холод парень… Как мы поняли, погоду он всё же меняет в тех местах, которые может представить. Поэтому порой мы часами сидим с ним на Google Maps: изучаем, так сказать, фронт работ. — Папа засмеялся.
Никита подумал, что, наверное, когда семья едет на море, там не бывает дождей и штормов. И тут же очень захотел на море.
— Так-с. К делу. У нас с тобой — серьёзный мужской разговор… Понимаешь? — Никита кивнул. — Поэтому внимательно слушай, не перебивай, но своё мнение высказывай. В общем, суперсила…
Придя домой, Никита забрался под одеяло и затих. Внутри творилось что-то непонятное: было вроде всё спокойно, но как-то по-новому. В комнату зашёл Егор, включил лампу — он собирался делать уроки. Никита вылез из-под одеяла и пошел на кухню.
На холодильнике, как и обещал папа, висела записка. Не клочок бумаги для выписывания тревог и злости, а довольно большой лист, исписанный важным, резким почерком. «Кодекс героев». Никита вспомнил, что папа сказал:
«Это правила, которые всем стоит соблюдать. И тем, кто может менять погоду или управлять электричеством, и тем, кто просто хочет быть хорошим человеком».
Вспомнил Никита и другие папины слова:
«Сила придёт. Когда будет подходящее время. Я вообще стал двигать предметы только после тридцати лет».
— Пишем, что нас бесит больше всего во время отжиманий, и забываем об этом, — скомандовал отец. Ох, у Никиты было что написать!
А вечером в пятницу после ужина папа позвал Никиту на разговор:
— Надевай куртку и шапку, пойдём гулять.
За окном ветер мутузил последние листья на деревьях и брызгал в окна мелким дождём со снегом. Папа, уходя, подмигнул Максиму и сложил руки на груди, Максим закивал и засиял: ему очень нравилось менять погоду! И когда дверь подъезда скрипнула, над двором уже прорезался кусочек голубого неба.
— А он… это… над всем миром может погоду менять? Типа в Африке и Китае? — спросил Никита.
Папа внимательно глянул на Никиту и потрепал его по плечу:
— Мы долго разбирались, как это у него работает. Потому что у каждого работает по-разному. Сперва он такие бури и снегопады устраивал, что машину было не откопать. Любит холод парень… Как мы поняли, погоду он всё же меняет в тех местах, которые может представить. Поэтому порой мы часами сидим с ним на Google Maps: изучаем, так сказать, фронт работ. — Папа засмеялся.
Никита подумал, что, наверное, когда семья едет на море, там не бывает дождей и штормов. И тут же очень захотел на море.
— Так-с. К делу. У нас с тобой — серьёзный мужской разговор… Понимаешь? — Никита кивнул. — Поэтому внимательно слушай, не перебивай, но своё мнение высказывай. В общем, суперсила…
Придя домой, Никита забрался под одеяло и затих. Внутри творилось что-то непонятное: было вроде всё спокойно, но как-то по-новому. В комнату зашёл Егор, включил лампу — он собирался делать уроки. Никита вылез из-под одеяла и пошел на кухню.
На холодильнике, как и обещал папа, висела записка. Не клочок бумаги для выписывания тревог и злости, а довольно большой лист, исписанный важным, резким почерком. «Кодекс героев». Никита вспомнил, что папа сказал:
«Это правила, которые всем стоит соблюдать. И тем, кто может менять погоду или управлять электричеством, и тем, кто просто хочет быть хорошим человеком».
Вспомнил Никита и другие папины слова:
«Сила придёт. Когда будет подходящее время. Я вообще стал двигать предметы только после тридцати лет».
За окном дул сильнейший ветер, будто наводил беспорядок на улице или создавал шумовую завесу. Кипел чайник. А Никита в тот вечер узнал, что в его новой семье все обладают какой-нибудь суперсилой: Дима был силачом, Оскар понимал десятки языков и даже языки животных и птиц, Максим управлял погодой, а Егор — электричеством. Папа, собственно, мог двигать предметы, просто подумав о них («Но им иногда нужно придать направление движением руки или взглядом, чтобы они наверняка… двигались куда надо», — сказал он). Никита молчал и слушал. Ему объяснили, что своими силами ребята пользуются только дома или в хороших целях: иногда тихонько в школе (например, когда проводка сгорела, заболел тукан в живом уголке или на крыше собралось слишком много снега), или на заводе, где папа работал начальником цеха. Там он порой перемещал самые тяжёлые детали после смены: ставил на место, чтобы никто не пострадал. Или шахматные фигуры во время игры.
А что мог Никита? Ему очень хотелось сказать, что и он умел летать, или проходить сквозь стены, или заваривать чай силой мысли. Но он умел только играть в шахматы.
— Сила появляется сама, причём тогда, когда хочет. Вот у Максима в три года прорезалась, как только я его забрал, — объяснил папа. — Помнишь, пару лет назад была ужасно холодная весна? Со снегом, морозами и ветром? — Никита кивнул. — Так вот, это Максим шалил. Любит непогоду, никого не жалеет. — Папа потрепал младшего сына по голове, и тот снова засиял.
— Я стал понимать языки прошлым летом, когда мы поехали в Чехию на соревнования по фехтованию, — подхватил Оскар. — Не знаю, как объяснить. Мне просто не надо напрягаться, чтобы перевести какой-то звук в информацию. Даже у нашей шепелявой учительницы по литературе… — Егор хмыкнул, потому что тоже учился у неё. — И ещё порой мне кажется, будто мебель разговаривает…
Тут Егор его перебил:
— Ага. Холодильник уж точно. Он ворчит, что его вечно не закрывают, а я его потом чиню «электрошокером». Кстати, Никита, не думай, что суперсила — это просто. Я сперва бил током всё вокруг, вырубил троллейбус как-то, разнервничавшись перед контрольной, и микроволновка у нас взрывалась много раз, потому что я… долго учился, как управляться с собой.
— Зато у тебя всегда заряжен телефон! — выпалил Максим.
Никита кивал и переваривал услышанное.
Перед сном он долго крутился в кровати и вздыхал. И жалел, что не расспросил братьев подробнее. Как они почувствовали силу? Выбирали ли её? Есть ли какой-то ритуал, чтобы притянуть способность? Может, они окунулись в ледяную воду, их ударило током или… толстенным словарём по голове?
Будто услышав его мысли или устав от тяжких вздохов и шорохов, Егор свесился со своей кровати и громко прошептал:
— Эй… Не волнуйся так. Мы все, пока не попали домой, ничего такого не умели. Я вот два года тут жил, смотрел на летающие яичницы и метель за окном и думал: когда да когда?
— А ты… как-то загадывал свою силу? — прошептал в ответ Никита. С благодарностью, еле удерживая сердце в груди.
— Нет. Нет, конечно. Никто из нас ничего не загадывал. И я с удовольствием оттяпал бы у Димы его силищу, — Егор засмеялся. — Мне она пригодилась бы в школе. Тебя, кстати, там не обижают?
— Нет, — чуть соврал Никита.
— Ну и славно. Если что — говори. Мы знаем, как решать такой вопрос. — Егор, как показалось Никите, подмигнул. И лёг назад в кровать.
Никита тоже лёг. Но снова подумал: что если он может видеть в темноте?
Всю следующую неделю Никита присматривался и прислушивался к себе и к братьям. Как они чистят зубы и общаются друг с другом, как говорят с отцом, как одеваются, что смотрят и читают. Хотя в доме и не царила «военная дисциплина», парни начинали утро с холодного душа, зарядки и каши. Правда, за завтраком залипали в интернете, но слушали подкасты с отцом в машине или даже что-то читали. Особенно Оскар.
Никита старался следовать их примеру.
«Дохлик», — думал он про себя, когда не мог отжаться в пятнадцатый раз. Рядом с ним пыхтел Максим — жал обязательные двадцать с прямых ног, даже не с коленок. Никита так не мог.
В один из ноябрьских дней в школе он вдруг понял, что мысленно «улетел» из реальности и забылся. В буфете наливал в кружку с чайным пакетиком кипяток, в голове крутились обрывки каких-то фраз и картинки. Буквально: «А можно мне ещё сметаны?» и «У бабушки я ловил кузнечиков во дворе». Но горячая вода вдруг брызнула Никите на руку и вернула в текущий момент. Он ойкнул, чуть не бросил кружку на пол и вдруг услышал рядом с собой разговор двух мальчиков о… кузнечиках. А старшеклассница — вид у неё был слишком деловой и взрослый — попросила буфетчицу добавить ей к запеканке ещё сметаны. Никита опешил, открыл рот и, забыв про ошпаренную руку, заулыбался. «Я… я, может быть, умею читать чужие мысли? Забираться в чужие головы и там… что-то делать?» — думал парень.
Вернувшись в класс, он сел рядом с соседом и начал мысленно забираться ему в голову — через ухо. При этом повторял: «Повернись, Глеб. Повернись ко мне, Глеб». Глеб, конечно, в какой-то момент повернулся, Никита кивнул себе и ухмыльнулся. Потом попытался загипнотизировать Карину Артуровну, классную. Она вела алгебру, и Никита сверлил её глазами, мысленно приказывая: «Урони мел. Допусти ошибку. Закашляй».
Они с Кариной Артуровной явно друг друга недолюбливали: мальчик часто ловил на себе её внимательный взгляд, и ему казалось, что она считает его человеком второго сорта. Потому что он детдомовский. И хотя в театры и музеи он ходил со всем классом, Карина Артуровна даже не подумала позвать его в поездку в Грузию на весенних каникулах в прошлом году. И на подарки деньги у него не брала, что ужасно унижало Никиту и давало повод всему классу над ним смеяться.
По дороге домой Никита «поймал», словно осенний лист, в голове странное слово. «Эфавиренз». Подумал сперва, это что-то из геометрии или химии, но оказалось — интернет подсказал — это был лекарственный препарат. А он как раз проходил мимо аптеки!
Дома, сняв ботинки и куртку, мальчик сразу пошёл на кухню, где Оскар чистил картошку.
— Привет. Помочь? — спросил Никита.
— О… было бы супер! — отозвался брат и придвинул табурет: их семье требовался целый таз пюре.
Никита быстро помыл руки и уселся рядом. Закрутил гирлянды из картофельных очисток, выковырял пару «глазков» и закусил губу. «Оскар, я, кажется, научился читать чужие мысли, — хотел сказать Никита. — Оскар, давай я попробую угадать, о чём ты думаешь?»
Но вслух эти слова не произнеслись. Никита сдвинул брови и попытался услышать, о чём думал брат. Гудела в кастрюле вода, за окном шлёпал по подоконнику дождь. Оскар же говорил на сотне языков! Umbrella и cosa nostra — слова всплыли в голове Никиты и тут же покрылись пеной, как картофелина, падающая в кипящую воду.
«Надо подумать об этом ещё. Это точно может быть! Говорили, что в нашем детдоме девочка умела читать чужие мысли… Оскар, ну-ка, почеши нос!» — продолжал пробовать Никита.
Но Оскар почесал коленку и тяжело о чём-то вздохнул.
А что мог Никита? Ему очень хотелось сказать, что и он умел летать, или проходить сквозь стены, или заваривать чай силой мысли. Но он умел только играть в шахматы.
— Сила появляется сама, причём тогда, когда хочет. Вот у Максима в три года прорезалась, как только я его забрал, — объяснил папа. — Помнишь, пару лет назад была ужасно холодная весна? Со снегом, морозами и ветром? — Никита кивнул. — Так вот, это Максим шалил. Любит непогоду, никого не жалеет. — Папа потрепал младшего сына по голове, и тот снова засиял.
— Я стал понимать языки прошлым летом, когда мы поехали в Чехию на соревнования по фехтованию, — подхватил Оскар. — Не знаю, как объяснить. Мне просто не надо напрягаться, чтобы перевести какой-то звук в информацию. Даже у нашей шепелявой учительницы по литературе… — Егор хмыкнул, потому что тоже учился у неё. — И ещё порой мне кажется, будто мебель разговаривает…
Тут Егор его перебил:
— Ага. Холодильник уж точно. Он ворчит, что его вечно не закрывают, а я его потом чиню «электрошокером». Кстати, Никита, не думай, что суперсила — это просто. Я сперва бил током всё вокруг, вырубил троллейбус как-то, разнервничавшись перед контрольной, и микроволновка у нас взрывалась много раз, потому что я… долго учился, как управляться с собой.
— Зато у тебя всегда заряжен телефон! — выпалил Максим.
Никита кивал и переваривал услышанное.
Перед сном он долго крутился в кровати и вздыхал. И жалел, что не расспросил братьев подробнее. Как они почувствовали силу? Выбирали ли её? Есть ли какой-то ритуал, чтобы притянуть способность? Может, они окунулись в ледяную воду, их ударило током или… толстенным словарём по голове?
Будто услышав его мысли или устав от тяжких вздохов и шорохов, Егор свесился со своей кровати и громко прошептал:
— Эй… Не волнуйся так. Мы все, пока не попали домой, ничего такого не умели. Я вот два года тут жил, смотрел на летающие яичницы и метель за окном и думал: когда да когда?
— А ты… как-то загадывал свою силу? — прошептал в ответ Никита. С благодарностью, еле удерживая сердце в груди.
— Нет. Нет, конечно. Никто из нас ничего не загадывал. И я с удовольствием оттяпал бы у Димы его силищу, — Егор засмеялся. — Мне она пригодилась бы в школе. Тебя, кстати, там не обижают?
— Нет, — чуть соврал Никита.
— Ну и славно. Если что — говори. Мы знаем, как решать такой вопрос. — Егор, как показалось Никите, подмигнул. И лёг назад в кровать.
Никита тоже лёг. Но снова подумал: что если он может видеть в темноте?
Всю следующую неделю Никита присматривался и прислушивался к себе и к братьям. Как они чистят зубы и общаются друг с другом, как говорят с отцом, как одеваются, что смотрят и читают. Хотя в доме и не царила «военная дисциплина», парни начинали утро с холодного душа, зарядки и каши. Правда, за завтраком залипали в интернете, но слушали подкасты с отцом в машине или даже что-то читали. Особенно Оскар.
Никита старался следовать их примеру.
«Дохлик», — думал он про себя, когда не мог отжаться в пятнадцатый раз. Рядом с ним пыхтел Максим — жал обязательные двадцать с прямых ног, даже не с коленок. Никита так не мог.
В один из ноябрьских дней в школе он вдруг понял, что мысленно «улетел» из реальности и забылся. В буфете наливал в кружку с чайным пакетиком кипяток, в голове крутились обрывки каких-то фраз и картинки. Буквально: «А можно мне ещё сметаны?» и «У бабушки я ловил кузнечиков во дворе». Но горячая вода вдруг брызнула Никите на руку и вернула в текущий момент. Он ойкнул, чуть не бросил кружку на пол и вдруг услышал рядом с собой разговор двух мальчиков о… кузнечиках. А старшеклассница — вид у неё был слишком деловой и взрослый — попросила буфетчицу добавить ей к запеканке ещё сметаны. Никита опешил, открыл рот и, забыв про ошпаренную руку, заулыбался. «Я… я, может быть, умею читать чужие мысли? Забираться в чужие головы и там… что-то делать?» — думал парень.
Вернувшись в класс, он сел рядом с соседом и начал мысленно забираться ему в голову — через ухо. При этом повторял: «Повернись, Глеб. Повернись ко мне, Глеб». Глеб, конечно, в какой-то момент повернулся, Никита кивнул себе и ухмыльнулся. Потом попытался загипнотизировать Карину Артуровну, классную. Она вела алгебру, и Никита сверлил её глазами, мысленно приказывая: «Урони мел. Допусти ошибку. Закашляй».
Они с Кариной Артуровной явно друг друга недолюбливали: мальчик часто ловил на себе её внимательный взгляд, и ему казалось, что она считает его человеком второго сорта. Потому что он детдомовский. И хотя в театры и музеи он ходил со всем классом, Карина Артуровна даже не подумала позвать его в поездку в Грузию на весенних каникулах в прошлом году. И на подарки деньги у него не брала, что ужасно унижало Никиту и давало повод всему классу над ним смеяться.
По дороге домой Никита «поймал», словно осенний лист, в голове странное слово. «Эфавиренз». Подумал сперва, это что-то из геометрии или химии, но оказалось — интернет подсказал — это был лекарственный препарат. А он как раз проходил мимо аптеки!
Дома, сняв ботинки и куртку, мальчик сразу пошёл на кухню, где Оскар чистил картошку.
— Привет. Помочь? — спросил Никита.
— О… было бы супер! — отозвался брат и придвинул табурет: их семье требовался целый таз пюре.
Никита быстро помыл руки и уселся рядом. Закрутил гирлянды из картофельных очисток, выковырял пару «глазков» и закусил губу. «Оскар, я, кажется, научился читать чужие мысли, — хотел сказать Никита. — Оскар, давай я попробую угадать, о чём ты думаешь?»
Но вслух эти слова не произнеслись. Никита сдвинул брови и попытался услышать, о чём думал брат. Гудела в кастрюле вода, за окном шлёпал по подоконнику дождь. Оскар же говорил на сотне языков! Umbrella и cosa nostra — слова всплыли в голове Никиты и тут же покрылись пеной, как картофелина, падающая в кипящую воду.
«Надо подумать об этом ещё. Это точно может быть! Говорили, что в нашем детдоме девочка умела читать чужие мысли… Оскар, ну-ка, почеши нос!» — продолжал пробовать Никита.
Но Оскар почесал коленку и тяжело о чём-то вздохнул.